• История
• Религия
• Эпос
• Быт
• Кухня

Бурятия

Обряды свадьбы

Девичья коса расплеталась и создавалась специальная свадебная прическа, в которой невеста должна была пройти главные обряды свадьбы — бэриин мургэл. Волосы невесты расчесывались гребнем матери жениха и заплетались мелкими косичками, которые назывались hабига, иногда hаншаг (по-видимому, потому что заплетались на висках: hаншаг — виски; со временем этим термином стали называть и височные украшения), причем непременно с правой стороны на одну больше, чем с левой: справа, как правило, 9 косичек, а слева — 8. По сведениям М. Н. Хангалова, 9 кос на правой стороне у бурят-шаманистов означали западных 90 хатов (добрых духов-гениев), а 8 кос на левой стороне — восточных 80 хатов (враждебных духов-гениев). У западных монголов также существовал обычай, который приводит Г. Р. Галданова, заплетать невесте восемь и девять косичек, что означало, как она пишет, “пожелание невесте чадородия, большого потомства — родить восемь девочек и девять мальчиков — и символизировало единство женского и мужского начал, сочетание невесты и жениха. Нужно полагать, данная числовая символика выражала семантическую связь с культом солнца и луны”. В традиционных представлениях бурят солнце и луна почитались как супруги, “податели жизни на земле”, и солнце изображалось восемью концентрическими кругами (женское начало), а луна — девятью (мужское начало).

Заплетенные таким образом косички украшались на концах подвесками из коралловых бус, золотых и мелких серебряных монет. На голову надевали различные украшения, варьирующиеся в разных районах (юбуун, h аншаг, саажа, бортого малгай и др.) Заметим, что большинство из них относилось к свадебным украшениям невесты и в дальнейшем не входило в наряд замужней женщины.

У забайкальских бурят, в частности у всех групп хоринских и селенгинских бурят, торжественная церемония причесывания невесты перед поклонением семейно-родовым божествам семьи жениха происходила в отдельной юрте, но специальная свадебная прическа нигде не отмечена. На этой церемонии девичью прическу заменяли сразу на прическу замужней женщины. Проводили церемонию причесывания невесты приехавшие вместе с ней молодые женщины, ее замужние родственницы, а у селенгинцев — еще и парень-ровесник, также из числа ее родственников, которому отводилась роль расплести девичьи косы. А женщины, расчесав волосы невесте, заплетали две косы, которые наряжались различными украшениями (туйба, хонтул, шэбэргэл и др.), и надевали соответствующие головные уборы. Таким образом, у названных групп бурят невеста уже с этой свадебной церемонии окончательно переходила на прическу замужней женщины.

Свадебный костюм (в дальнейшем праздничный костюм замужней женщины) дополнялся разнообразными шейными и нагрудными украшениями, браслетами и кольцами.

Тем временем шла подготовка к церемониям мургэла (в некоторых местах мургэмжэ). Во всех районах предбайкальских бурят мургэл начинался во дворе. Для этого готовились определенные атрибуты на юго-западной стороне юрты отца жениха. Здесь совершались главное поклонение невесты и ее благословение для приобщения к роду жениха. Оформление этого места в разных районах было неодинаковым. У балаганских, укырских, унгинских и аларских бурят это место называлось туургэ. Само слово туургэ (дальше тургэ) обозначало освященную березку, но на свадьбе им называлась не только березка, но и весь комплекс предметов, помещаемых около нее. У всех названных бурят на березку вешался костюм замужней женщины (обычно костюм матери жениха), остальные же предметы варьировались.

У унгинских и укырских бурят на березку вешали семейные онгоны, которые были важным атрибутом тургэ, чего не наблюдалось у балаганских и аларских бурят. По всей вероятности, этот обычай был утрачен.

У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят березка (тургэ) на свадьбе неизвестна. Главным атрибутом во дворе на месте поклонения невесты являлись онгоны, разложенные на белом войлоке. Около онгонов могла лежать женская шуба или одеяние, похожее на юбку из волчьей шкуры, либо просто шкура с головы волка.

В большинстве районов (у балаганских, унгинских, кудинских, верхоленских, ольхонских бурят) около березки или разложенных онгонов зажигали костер. Рядом на белый войлок клали голову заколотой для свадебных угощений лошади (или барана), причем так, чтобы она была ориентирована носом на юг . Кроме того, для жертвоприношений ставили вареное мясо и вино. Около костра сидел урооршэ, юроолшэ (дальше юролшин) — благословитель, обычно почетный сородич (могло быть один-три юролшина). Рядом с ним могли находиться еще несколько стариков, а иногда и отцы жениха и невесты.

У аларских бурят место поклонения невесты оформлялось значительно проще. Тургэ представляло собой березку, на которой висел женский костюм. Около них сидел старик — юролшин.

Наличие женского костюма на месте поклонения невесты, как нам думается, символизировало материнское начало. Упоминая об одеянии из волчьей шкуры, М. Н. Хангалов, описавший этот обычай, не расшифровывает его смысла, но указывает, что такое одеяние — пережиток древнего охотничьего быта.

Скорее всего в этом отразились отголоски тотемистических верований. Род шоно (волка) — один из древнейших и наиболее многочисленных родов верхоленских и ольхонских бурят, которые считали своим родоначальником серого волка и почитали его. И обязательное наличие одеяния из волчьей шкуры или шкуры с головы волка в данном обрядовом комплексе свидетельствовало о пережитке у указанных групп бурят культа волка, которому как тотему должна была поклониться невеста наряду с поклонением родовым онгонам.

Обычай класть голову лошади или барана на белый войлок, как нам кажется, относится к очень древним и объясняется особым почитанием этих животных. Оно исходило из той огромной роли, какую лошадь и овца играли в жизни бурят, в прошлом кочевников. Некогда они были основным источником средств существования, давая, помимо мяса и молока, шкуру, шерсть, волос. И отсюда их огромное ритуальное значение: как самое ценное и важное для жизни человека, именно они приносились в жертву богам и духам. Большое место в культовых действиях занимало не только их мясо, но и шкура, и шерсть, и волос.

После того, как заканчивалось приготовление к исполнению обрядов мургэла, невесту выводили во двор, и она в сопровождении свиты торжественной процессией направлялась к месту поклонения.

В оформлении этой процессии также наблюдались различия. Для аларских, унгинских, балаганских и укырских бурят характерны определенные моменты: лицо невесты закрывалось белой тканью с прорезами для глаз, над ней натягивалась большая шаль в виде своеобразного балдахина, которую держали на четыре угла молодые парни —hарабша (букв. навес). С левой стороны невесты становилась замужняя женщина, представлявшая сторону жениха, называемая эхэ (мать), которая должна была сопровождать невесту во время всех церемоний мургэла и как бы руководить всеми действиями. Ею чаще была женщина, которой поручалось одевание и причесывание невесты. Прежде чем приблизиться к месту поклонения — тургэ, невеста со свитой совершала обход вокруг юрты свекра. По сообщению С. П. Балдаева, молодые обходили усадьбу родителей жениха. И после этого процессия подходила к месту поклонения.

У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят такого обхода юрты невестой перед поклонением онгонам не было, как не было и балдахина над свитой невесты. Невеста с сопровождающими ее лицами шла непосредственно к месту поклонения.

Отмечается своеобразие и в участии жениха в церемонии поклонения. У унгинских, кудинских, верхоленских и ольхонских бурят невеста к месту поклонения родовым и семейным онгонам шла вместе с женихом, причем у унгинских бурят жених с самого иачала вместе с невестой исполнял церемонию обхода юрты. Подойдя к месту поклонения, молодые низко кланялись онгонам и юролшину — старику-благословителю. Юролшин трижды произносил благословение молодым, а они каждый раз делали шаг вперед, кланялись онгонам и всем сидевшим около них. Благопожелания произносили помимо главного благословителя и остальные старики. Произнося благословение — юреел, старики приносили а жертву огню кусочки сваренного мяса. Этим благословениям-юреелам придавалось огромное значение, так как в их поэтических текстах содержалось не только обращение-просьба к божествам, духам-покровителям благословить невесту, принять ее под свое покровительство как нового члена, но и просьба-призывание, просьба-пожелание счастья новому супружескому союзу, богатства, семейного благополучия и непременно плодовитости. Эти бла-гопожелания звучали как магические заклинания, в которые вкладывалась вера в магическую силу слова.

У аларских бурят вся церемония выглядела иначе: Когда свита невесты направлялась против часовой стрелки вокруг юрты, жених с дружками шел с другой стороны навстречу. На северозападной стороне юрты обе группы встречались. Жених, кланяясь, подходил к невесте и становился справа от нее под балдахин — hapa6шa, после чего процессия поворачивалась обратно. Жених во время шествия отбирал миткалевую ленточку, которая была привязана на правой руке невесты. Однако благословение невесты у тургэ, по сообщению И. М. Этагорова, происходило без жениха. Некоторые информаторы подтверждают эти сведения, другие же их отрицают, утверждая, что благословение юролшина у тургэ жених и невеста принимали вместе.

По описанию П. Ф. Требуховского, у балаганских бурят жених также не участвовал в церемониях мургэла. Невеста с посаженой матерью и дружками совершала обход юрты и обряд поклонения у тургэ с благословениями юролшинов. Жених подходил к невесте уже у дверей юрты отца и старался отобрать миткалевую ленточку-кольцо.

Так же было и у укырских бурят. Жених не принимал участия ни в обходе юрты, ни в обряде поклонения онгонам и благословения старцев. Зато во всех этих церемониях невесту сопровождали посаженая мать и молодой парень. Жених же только перед входом невесты в юрту свекра должен был отобрать повязанную на ее палец ленточку-кольцо.

Более того, жених мог и не быть на свадьбе во время мургэла невесты. Правда, в этих случаях невеста несла в правой руке стрелу, которая символизировала душу мужчины, в данном случае душу жениха.

Все вышесказанное, на наш взгляд, позволяет предположить, что присутствие жениха на обряде благословения у тургэ (или онгонов) и осмысление данного обряда как акта бракосочетания — явления более поздние. Это подтверждается и тем, что главной фигурой на этом обряде была невеста. Ее поклонение онгонам, юролшинам и старикам, сидящим около костра, их многократное благословение, произнесение благопожеланий (юреелов), во время которых бросали кусочки мяса в жертву огню — все это, несомненно, означало умилостивление родовых божеств и духов для принятия невесты под их покровительство, т. е. приобщение невесты к роду жениха. М. Н. Хангалов писал, что урооршэ у тургэ благословляет невесту в знак того, что он принимает невесту в свою общину.

После этого поклонения невеста с посаженой матерью — “эхэ” и другими сопровождавшими ее лицами входила в юрту свекра для исполнения последующих обрядов мургэла. Лишь в некоторых районах в юрту вместе с невестой входил и жених, хотя, как правило, это было необязательным и даже непринятым. Важным считалось то, что невеста первой вошла в юрту. По поверьям, любого другого мог опередить и пройти в юрту нечистый дух и повредить новобрачным. У аларских, укырских бурят, чтобы уберечь вход от нечистого духа, навстречу невесте кидали зерна ржи, именуемые “будаа”, которых боялись злые духи.

В юрте за очагом на северо-западной стороне (хоймор тала) сидели свекор со свекровью и старшие родственники жениха, а также могли присутствовать приехавшие родители невесты.

У аларских , янгутских, бильчирских и унгинских бурят невеста, входя в юрту, бросала отцу жениха “хаялга” (подношение) — двух-трехметровый отрез ткани, причем у первых трех групп бурят к ткани привязывалась узда. Деталь исключительно любопытная. По мнению М. Н. Хангалова, наличие узды означало, что “невеста теперь уже полная хозяйка, и она должна быть послушна, как обузданный конь”. Как нам кажется, это объяснение несколько произвольно. Думается, что подношение узды — это отголосок, вероятно, существовавшего в древности обычая дарить коня. А ткань, надо полагать, — трансформация овчин, поскольку покупные ткани стали широко употребляться примерно с середины XVIII в. А то, что в старину овчины преподносились в качестве свадебных подарков, подтверждается сообщениями Ланганса (конец XVIII в.).

Исполнение обрядов мургэла невесты в юрте свекра повсеместно характеризовалось тождественностью всех основных моментов, различаясь в отдельных деталях.

У некоторых селенгинских бурят поклонения невесты начинались с благословения ламы в юрте свекра, в других же местах так же, как и у агинцев и тункинцев, благословителем был не лама, а старейшина жениховой стороны — убгэн туруу произносил он свои благопожелания во дворе во время троекратных земных поклонов невесты и ее свиты (жениха и двух женщин, одна из которых была с жениховой стороны, а другая — с невестиной) при приближении к юрте свекра.

У западных бурят невеста, войдя в юрту, с посаженой матерью (эхэ) становилась перед очагом на войлочный потник. Начинался обряд уухэ хаяха (бросание жира), для которого заранее был приготовлен сваренный, мелко накрошенный жир, обычно курдючный. “Эхэ” подавала жир невесте, та, кланяясь, бросала несколько кусочков в огонь очага, а затем трижды с силой обеими руками кидала жир в обнаженную грудь свекра, который сидел за очагом, приготовившись к этому обряду. Очень важным считалось метко попасть в грудь свекра, потому что это было связано с поверьем о будущем благополучии новобрачных. Свекор часть жира бросал в огонь, немного съедал сам, остальное раздавал присутствующим, и те его съедали. Таким образом, жир, поднесенный невестой, должен был полностью съеден.

У бурят-ламаистов обряды мургэла в юрте свекра начинались в первую очередь с троекратного поклонения бурханам на божнице и молитв. Затем уже у селенгинцев невеста вместе с двумя подружками давали каждой по горсти курдюка, и те, трижды кланяясь, кидали его в грудь свекру, затем поочередно ближайшим родственникам жениха или почетным старикам. Каждый из стариков произносил благопожелания. Затем поклонения невесты принимала свекровь, которая для этого обнажала правую грудь, и невеста с подружками с поклонами кидали в нее жир.

У агинцев и тункинцев бросала жир только невеста всем присутствующим, включая свекровь, а поклонялись вместе с ней, адресуя отдельный поклон каждому сидящему, и жених, и сопровождающие женщины. Как видим, у забайкальцев поклонения невестки и подношения жира удостаивались не только свекор, а все старшие родственники жениха.

Смысл этого обряда расшифровывается исследователями по-разному. М. Н. Хангалов писал, что “обряд “уухэ хаяха” означает, что невеста, входя в дом мужа, приносит честь, изобилие и потомство, что она обещает быть верной женой и дочерью”. По мнению П. Ф. Требуховского, “кидая сало в грудь свекра, невеста, тем самым, отдает себя в полное его подчинение — приносит клятву уважать и слушаться, почитать как бурхана (божество. — К. Б.), не садиться на его место, не заходить дальше третьего камня очага на его западную сторону. Совершая этот обряд, невеста приобщается к семье свекра, становится родной в его доме”.

Наиболее верным представляется объяснение С. П. Балдаева. Он пишет: “Жир, сало, курдюк символизировали собой счастье и богатство, а также то, что молодая, вступая в жилище свекра, принесла довольство родителям жениха, что старость свекра будет обеспечена”.

Повсеместно после обряда “уухэ хаяха” следовал обряд поклонения домашнему очагу — галда тоho адхаха (поднесение масла огню). Невесте подавалось в чаше растопленное масло. Поклонившись очагу и обведя чашей над очагом три раза, она лила масло на огонь. По бытующей примете, если огонь, ярко вспыхнув, поднимался до дымохода, это предвещало счастливую жизнь. Затем невеста, кланяясь, поворачивала поленья в очаге и подкладывала новые. Как пишет М. Н. Хангалов, это означало следующее: как увеличивается огонь очага, так должно умножаться семейство мужа, а также то, что она становится хозяйкой дома. Суть данного обряда, по нашему мнению, заключалась в поклонении духу-хозяину домашнего очага (родовому огню), который считался покровителем семьи, умилостивление его принесением жертвы в виде масла, обязательство всегда чтить и “кормить” его.

“Мургэл” заканчивался одариванием невесты, именовавшимся барилга бариха (подносить подарки) или басага байлгаха, байлг yyp (буквально “байлгаха” — остановить, заставить стоять). Невеста с посаженой матерью переходила на левую сторону от очага. Первым подносил подарок свекор, сопровождая его благопожеланиями. Невеста несколько раз низко кланялась ему. Затем одаривали ее свекровь и другие родственники и гости. Невеста каждый раз, кланяясь, принимала подарок обеими руками, тем самым выражая почтение и уважение, и передавала его посаженой матери. Одаривали золотыми и серебряными монетами, деньгами, кольцами, браслетами, платками и др. Отныне невеста признавалась членом рода мужа, становилась хозяйкой новой семьи, дома. Исполнением всех обрядов мургэла она как бы приносила клятву подчиняться этому роду в лице свекра и старших родственников мужа, которые отныне становились для нее хадам, хадамууд, т. е. признавала над собой их власть, обязывалась соблюдать все обычаи и религиозные правила в юрте свекра, выполнять все обязанности невестки (бэри).

Церемонии приглашения невесты (бэри оруулха). У предбайкальских бурят, в частности унгинских, янгутскнх и аларских бурят, обрядами мургэла не заканчивались церемонии приобщения невесты к роду жениха. После свадебного пиршества в доме родителей жениха невесту с гостями приглашали ближайшие его родственники. Эти приглашения назывались “бэри оруулха” — прием невесты. Ее сопровождали посаженая мать и подружки, жених на эти приглашения не ходил. В каждом доме повторялась церемония поклонения невесты.

При входе в дом или юрту невеста (или кто-либо из сопровождающих ее лиц), стоя у дверей, бросала “хаялга” — подношение в виде ткани, иногда платок и узду. Затем она совершала обряд “сагаалха” — поднесенный молочный продукт капала на огонь очага, отпивала немного и передавала другим. После этого ей подавали в чаше растопленное масло для обряда кормления хозяина очага, которое она выливала на огонь. По окончании этих церемоний невеста вместе с эхэ, оставаясь у очага, поклонялась сначала хозяину, затем хозяйке, и те одаривали невесту разными вещами в зависимости от состояния. Затем невесту с посаженой матерью и подружками усаживали за специальный стол и угощали. Все указанные действия считались обязательными.

Эти приглашения невесты родственниками жениха с соблюдением определенных действий могут быть рассмотрены как дальнейшие церемонии приобщения невесты к роду жениха: подношением подарков (ткани, платков) она как бы выражала свое уважение к старшим родственникам жениха, а кормлением хозяина очага в каждом доме она умилостивляла хозяина родового очага, родовых божеств.

Обряд освящения новой юрты. У предбайкальских бурят он назывался шэнэ гал гуламта носоохо. Если к моменту свадьбы у жениха была приготовлена отдельная (новая) юрта, то после обрядов мургэла (у верхоленских бурят между обрядами) справлялась церемония освящения новой юрты. Собирались в юрту молодые гости — местные и приезжие. Главным моментом этой церемонии было разжигание нового очага — шэнэ гал гуламта носоохо — причем обязательно только от огня очага предков. Для этого один из почетных сородичей жениха приносил из очага юрты отца горящую головню и зажигал огонь в новой юрте. Это была древняя церемония раздела родового огня. Молодых усаживали напротив очага. От их имени один из стариков совершал моление, обращаясь с призываниями к хозяину огня от имени новой семьи, чтобы божество огня взяло их под свое покровительство.

Свадебные гости приглашались ко всем родственникам жениха по очереди. Пиры, следовательно, могли продолжаться несколько дней.

У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят свадебное гуляние заканчивалось в день мургэла невесты. К концу дня гости разъезжались, попраздновав только один день. У балаганских, унгинских и аларских бурят свадебное гулянье продолжалось несколько дней (от 3 до 6 дней). Эти различия в продолжительности свадебного торжества можно объяснить особенностями их приготовления и проведения.

У первых более сильны были традиции родовой общности, патриархальных отношений, что особенно ярко проявлялось при отправлении свадьбы сородича. Свадьба готовилась всем улусом сообща. Родственники и одноулусники помогали жениху деньгами, готовили тарасун, молочные блюда и мясо для угощения свадебных гостей. В день свадьбы все собирались в дом родителей жениха и приносили (или привозили) заготовленные продукты и тарасун. Эти приношения назывались “нэмэри” (прибавка) . Тарасун сливался в общую посудину (кадушку), которая специально стояла где-нибудь у входа в юрту, и потом шел на угощение. Как пишет М. Н. Хангалов, “выходит, что все общество сообща угощает гостей, а не один жених или родные жениха”. Причем на свадьбу не приглашали, а только объявлялся день, и каждая семья готовилась к нему.

Таким образом, гулянье было сосредоточено только в доме жениха, т. е. весь улус единым домом справлял свадьбу, которая завершалась в один день.

У балаганских, унгинских и аларских бурят тоже существовала родовая помощь в отправлении свадьбы. Поскольку основные торжества и угощение проходили в доме жениха, то и здесь бытовал “нэмэри”, но в более ограниченных количествах. Широко практиковался обычай, по которому каждый родственник жениха должен был в своем доме самостоятельно принять свадебных гостей. Приглашение, прием и одаривание невесты ближайшими родственниками было установившейся нормой. Принимали гостей и остальные одноулусники. На все это уходило несколько дней.

Таким образом, и для этой группы бурят характерна родовая солидарность, но уже значение и роль отдельной семьи настолько утвердились, что это внесло свои поправки. Так или иначе, свадьба была общественным событием.

Перед отъездом свадебных гостей сторона жениха одаривала их: мужчинам преподносились новые рубашки, женщинам — платки, рубашки. Для матери невесты нередко готовилось новое платье. У кудинских бурят сохранялся старинный обычай дарить старухам овечьи шкурки.

У всех групп забайкальских бурят по завершении всех обрядов свадебное пиршество проходило только у родителей жениха, для проведения которого все родственники приносили “нэмэри”. В процессе угощения гостей происходил взаимный обмен подарками между родственниками жениха и невесты.

Повсеместно было в обычае, провожая гостей, давать родителям невесты мясо и тарасун, чтобы они по возвращении устраивали угощение оставшимся дома. Возвращать пустой посуду, в которой родственники невесты привозили мясо и вино на свадьбу, считалось большим грехом. Кроме того, перед самым отъездом, когда гости усаживались на подводы, подавали тарасун, часть которого выпивали тут же, остальное брали в дорогу. Такой тарасун назывался “ухэрэй архи” (буквально “вино скота”). М. Н. Хангалов объясняет данный обычай как своеобразный выкуп за скот: в далекую старину свадебные гости, если оставались недовольны угощением, уезжая домой, угоняли скот, который по возвращении кололи и устраивали угощение сородичей.

Угон скота к концу XIX в. у унгинских, и аларских бурят превратился в своеобразное игрище, в котором представители двух родов состязались в ловкости, мастерстве верховой езды и быстроте: гости пытались угнать скот, а местные должны были его отбить.

Вместе с гостями в большинстве случаев уезжала и новобрачная. Вообще возвращение невесты после свадьбы в дом родителей считалось повсеместно общепринятым обычаем, зато сроки пребывания в родительском доме по предварительной договоренности были разными: от 10 дней до нескольких недель, а иногда полгода и даже больше. Не соблюдался этот обычай лишь в том случае, когда невеста привозилась издалека или когда помощь невестки безотлагательно требовалась в доме свекра.

Обычай возвращения невесты после свадьбы домой был широко известен у многих народов. В литературе он получил название “обычая возвращения домой”. По мнению исследователей, это пережиток матриархальных отношений, в частности былой матрилокальности брака.

Окончательный приезд новобрачной на постоянное жительство в дом мужа именовалось “hyyxaapaa ерэхэ”. В условленный срок за женой ехал молодой муж с дружками или она приезжала сама с несколькими провожатыми. Приезд ее сопровождался новым гуляньем.

Интересный обычай, связанный с возвращением новобрачной в родительский дом, бытовал в конце XIX в. у аларских бурят.

Когда бы свадьба ни состоялась, в первое лето замужества молодая обязательно возвращалась в сено- и в хлебоуборочную страду работать в хозяйстве своих родителей. Родители мужа не имели права возражать против этого. Отклонения от этого обычая могли быть при обоюдном соглашении, если в хозяйстве свекра не хватало рабочих рук, а для найма батраков не было средств.